Юная и серьезная: путь Кусаки Ёко в японской литературе

В Казани 14–15 июня центр современной культуры «Смена» и Национальная библиотека РТ организовали восьмой Летний книжный фестиваль. В рамках мероприятия жители и гости столицы посетили книжную ярмарку, встретились с писателями и художниками, а также послушали лекции о литературе и медиа. На лекции «Кусака Ёко и все-все-все (или Рассказ о японской писательнице Кусака Ёко, и о том, как переводчик, историк и читатель ее тексты изнутри и снаружи изучали)» говорили о самой загадочной писательнице послевоенной Японии. С какого произведения начать знакомство с Кусакой Ёко, личные воспоминания писательницы и что же в ней такого особенного, — подробнее в нашем материале.

 Краткое сияние: история Кусаки Ёко

«Писатель, не доживший до 22 лет» — так могла бы начинаться справка о Кусаке Ёко в литературной энциклопедии. В реальности это имя едва ли знакомо широкому кругу читателей, особенно в России. Екатерина Юдина, востоковед, историк и переводчица, рассказала, почему Кусака стоит не в тени великих, а в своем собственном свете.

(Фото 1)

— Вот эта писательница, Кусака Ёко, она меня удивила. Она просто смела все предубеждения. Хочу показать вам, сколько, на мой взгляд, разных явлений и вещей угадывается за этой молодой писательницей, по сути, девочкой. Сколько разных личностей за ней угадывается, — с этой фразы началась лекция. И по ходу рассказа стало ясно, перед нами фигура, которую нельзя измерить только объёмом написанных текстов.

Кусака Ёко, которую не рождали — она себя придумала

В послевоенные годы, когда положение семьи становится не просто скромным, а практически бедственным, Кавасаки Сумико создает свое альтер-эго — Кусака Ёко: «А вот имя Кусака Ёко я взяла себе сама, по собственному желанию и усмотрению, и тем заставила его прийти в наш мир». Настоящее имя писательницы — Кавасаки Сумико. Родилась она в 1931 году в городе Кобе, важнейшем портовом центре Японии. Это город с уникальной атмосферой: здесь западное влияние было видно не только в архитектуре, но и в общем культурном коде. И это не могло не повлиять на характер молодой Сумико.

— Кобе достаточно рано был открыт для торговли с иностранными представителями, что, конечно, сильно повлияло на атмосферу этого города, и несомненно отразилось в личности Сумико, — поясняет Екатерина Юдина.

(Фото 2)

Семья писательницы происходила по боковой линии от Кавасаки Сёдзо, влиятельного промышленника, мецената и коллекционера. Его жизнь — пример self-made man по японским меркам: он начал как торговец, а к концу жизни стал бароном и основателем первого частного музея декоративно-прикладного искусства в Японии. Его судьба как тень на фоне биографии Сумико, в которой красной нитью проходит тема потери, разрушения и попыток сохранения себя.

Прогулы, сигареты, первый побег от жизни: от разрушенного мира — к «Рассыпающемуся миру»

История Кусака Ёко — это не история образцовой ученицы. В подростковом возрасте Сумико начинает все чаще прогуливать школу, подолгу исчезает на улицах Кобе, часами проводит время в кинотеатрах. Она курит, бродяжничает, спорит с родителями. И как будто каждый шаг делает прочнее связь с внутренним беспокойством, которое потом станет материалом для ее прозы.

— Это всё приводит к первой попытке самоубийства, — рассказывает Юдина.

(Фото 3)

Родители реагируют резко: переводят ее из школы в музыкальное училище. Но и музыка не спасает. Сумико сама уходит и тайно устраивается продавщицей в магазин шерсти. Перед нами не просто подростковый бунт — это поиски себя в мире, где все пути уже расписаны заранее. Она отказывается от этих маршрутов, и за это платит своей жизненной устойчивостью.

От признания к поражению и обратно: путь и юность Кусаки Ёко

Летом 49-го года Кусака Ёко вместе с подругой посещает Симао Тосио, очень известного японского писателя и литературного критика.

— Молодое дарование принесло к метру на смотрины первый свой рассказ. Его забраковали, но работа была начата, — рассказывает переводчик, добавив, что Симао не только оценил её стремление, но и ввёл во внутренний круг, познакомил с независимым литературным объединением додзинси, где молодые авторы сами издают свои произведения. Там она встречает своего будущего наставника Фудзи Масахару. И начинается короткий, но яркий путь.

Японцы называли её падающей звездой — вспыхнула ослепительно, исчезла быстро. Уже четвёртым по счёту текстом, повестью «Рассыпающийся мир», Кусака привлекла внимание коллег. Повесть редактировали, спорили, что оставить, что вычеркнуть, и в итоге появилось две версии: авторская «Рассыпающийся мир», и редакторская «Предсказание домино».

Уже в названии слышится вся суть ее писательского жеста: мир, который трескается, рушится, высыпается сквозь пальцы, как внутренняя реальность героев, так и внешний послевоенный контекст Японии. «Рассыпающийся мир» — это не манифест, не мемуары, не дневник. Это сплав чувств, наблюдений, деталей. То, как она пишет о боли, одиночестве лишено подростковой напыщенности. Напротив, тексты Кусаки поражают зрелостью и ясностью, как будто она родилась сразу взрослой, со знанием, которое другим даётся десятилетиями.

Повесть случайно попадает на глаза издателю в Токио. Телеграмма с известием о публикации пришла в конце мая. Кусака призналась позже, что особого восторга от новости не испытала, только впервые почувствовала себя «взрослой и состоявшейся личностью». Это был её первый оплачиваемый текст. Вернее, должен был быть. Издательство закрылось, гонорар так и не поступил.

Тем не менее повесть замечают. Именно она приносит Кусаке номинацию на премию Акутагавы — самую престижную японскую литературную награду для начинающих авторов. Кусака была ошеломлена. «Прошел всего год с момента первой публикации», — писала она. Однако вскоре газеты сообщили: лауреатом она не стала. И это, как ни странно, принесло ей облегчение.

(Фото 4)

В доме вечные ссоры с отцом. Гонораров нет, статус сомнительный. Кусака ищет подработки, продолжает писать упорно, даже вдохновленно. Она решает, что ей нужно показать наконец-то себя, чтобы доказать своей семье, что ей не обязательно выходить замуж прямо сейчас, она вообще может прокормиться собственным делом. Кусака Ёко пишет новую повесть, и к ее великому разочарованию ее не принимают. Это удар. Впервые ощутимо больно.

В порыве разочарования Кусака покидает додзинси, устраивается на обычную работу. Пишет мало и, по её собственным словам, плохо. Когда она приносит черновики Фудзи Масахару, он не сдерживается: «Ты редкостная идиотка», — бросает наставник.

Кусака снова переживает личный кризис. Очередная попытка самоубийства заканчивается неудачей. Но в порыве волнений заболевает: врач ставит туберкулёз.

— И тут, оказавшись практически прикованной к постели, она понимает, что не все так плохо. Она публикует свои старые рукописи и начинает писать новые. Кусака возвращается в додзинси и берется за написание новой повести, — рассказывает Екатерина Юдина. О том времени японка пишет так: «При этом в первые две недели категорически запрещали вставать. И все же я курила, читала и могла держать ручку. «Ослепительный миг» я писала буквально на постели». К великому разочарованию Кусаки Ёко, эту повесть встретили не то, что прохладно, ее раскритиковали в пух и прах, причем все даже за пределами додзинси.

(Фото 5)

— Воистину, это произведение заставило меня признать, что Кусака Ёко должна умереть. Под градом вызванной беспощадной критики, я решила оставить писательскую стезю. «Ослепительный миг» дался мне очень непросто. Рожденный в муках, он стал величайшей ошибкой, — цитирует Юдина воспоминания Кусаки. Писательница погружается в творческий кризис и депрессию. Она пишет о том, что она боится белого листа и в очередной раз запутывается в личных отношениях. Отчаявшись, 31 декабря 1952 года она бросается под поезд.

Связи между строками: от Дадзая до Симоны де Бовуар

Писатель не существует в вакууме. Он всегда вписан в культуру, в литературную традицию, в свою эпоху и в книжные полки тех, кого читает сам. Кусака Ёко не исключение. Как любая внимательная читательница, она впитывала многое и, несмотря на молодость, обладала удивительным чутьем: она точно знала, где в литературе сейчас происходит самое живое. И почти интуитивно тянулась к тем, кто волновал и тревожил ее собственное поколение.

(Фото 6)

В «Рассыпающемся мире» легко почувствовать отголоски Осаму Дадзая. Это, по сути, её ответ на его «Закатное солнце» — ту самую повесть о распаде аристократического быта, которая, в свою очередь, была навеяна чеховским «Вишневым садом». Ирония в том, что в текстах Кусаки прямых чеховских аллюзий нет, но по духу именно ее повесть местами ближе к саду Раневской, чем у самого Дадзая. Вот такие в литературе выстраиваются глухие, почти интуитивные переклички.

А в «Ослепительном миге» она экспериментирует и пишет японский роман в европейском духе, словно пробует пересадить французскую интеллектуальную прозу на японскую почву. Там же угадываются сцены, напоминающие эпизоды у Симоны де Бовуар — сцена танца, например. Но японская критика воспринимает это прохладно: слишком чужое для того, чтобы быть признанным.

Это и есть её уникальность. Тексты Кусаки Ёко не отполированные, но насыщенные. Они полны миниатюрных отсылок и маячков, причем не демонстративно рассеянных, а будто оставленных в виде оговорок.

(Фото 7)

Наследие длиной в мгновение

3,5 года. Именно столько длилась литературная жизнь Кусака Ёко. И всё же она оставила после себя тексты, которые до сих пор читают и изучают. Наследие Кусаки Ёко скромное по объему, но многослойное по содержанию. Это голос юной женщины, не прошедшей через старость, материнство или зрелость, но прошедшей сквозь боль, отчуждение, одиночество. Ее тексты как отражение послевоенной Японии, разбитых судеб и невозможности вписаться в мир, где все требует функции.

Ее жизнь, внезапно оборвавшаяся в 1952 году, кажется невозможной в своей хрупкости. Но, как говорит Юдина, именно эта хрупкость и делает Кусаку Ёко настолько важной.

Альбина ХАСАНШИНА

Фото: Центр современной культуры «Смена» [Даниил Шведов] // Фото автора