Читать стихи – тяжёлый крест…

«Стихотворение есть сложно построенный смысл», — говорил известный русский литературовед Юрий Лотман. А о том, как без потерь упростить поэзию и вообще — заставить сами стихи раскрыть свой смысл, рассказала Оксана Сергеевна Мирошниченко — филолог, стиховед, литератор и преподаватель. Встреча прошла на платформе Zoom 18 июля в рамках онлайн-курса «Поэтическая критика в медиа» от журнала Prosodia.

Как шутят филологи: «Если поэт умер, и прошло 25 лет с его смерти — можно, наконец, заняться его творчеством». Но когда дело доходит до критики современной лирики, становится не до смеха. Как её критиковать и вообще — нужно ли это?

Оксана Сергеевна начинает с того, что определяет временные рамки «современной литературы»:

«Критика как реакция современников на современный литературный процесс предполагает, что под современной поэзией мы должны понимать поэзию текущего момента. Но <…> для филологов термин «современность» — это куда шире, а именно: мы все, включая критиков и поэтов, принадлежим к современности как к неканонической эпохе: с рубежа XVIII–XIX столетий и по сей день. Поэтому [с точки зрения филологии] современной можно считать не только поэзию Кибирова, Гандельсмана или Гандлевского*, но и поэзию Блока и, в какой-то степени, поэзию Батюшкова».

Получается, что Белинский, Писарев, Добролюбов, чьи критические статьи мы все изучали в школе, являются современными критиками. Филологическое сообщество, представителем которого в рамках лекции являлась Оксана Сергеевна, утверждает: романтическая эпоха в корне изменила представления «литературного цеха» о сущности творчества и критики.

Критик до романтизма был «строгим судиёй и цензором, который с точки зрения правильного-неправильного рецензировал то, что удалось или не удалось таким же, как он». За последние два столетия появился контекст — он включил в себя и поэта, и критика. То есть появилось право на субъективность, свободу творчества и мнения. Романтическая и постромантическая эпохи дали представление о том, что одно и то же произведение может быть прочитано совершенно по-разному.

Последние два столетия контекстуальный подход к критике был ведущим: произведения рассматривались в контексте современных веяний, культурных тенденций, позиций самих критиков.

Если произведение не соответствует твоей картине мира — измени на этот момент картину мира.

В. Белинский

Критика получила невиданные права, особенно в России: «… оценивать поэтическое произведение с точки зрения его поэтической состоятельности или несостоятельности».

Школа критики прозаической литературы развивалась стремительно – по сравнению с аналитикой лирики. Долгое время чёткого инструментария для вынесения приговора стихотворению попросту не существовало, говорит лектор. Толчок для освоения отечественной поэтики дал бессмертный Виссарион Григорьевич.

Примечательный случай со статьёй Белинского «Стихотворения Владимира Бенедиктова». Иван Тургенев в конце 1830-х годов был большим поклонником стихотворений этого поэта.

«И вот ему попался «Телескоп» со статьёй Белинского. Он эту статью читал, плевался, очень сильно был недоволен, мысленно грозил Белинскому кулаками, но поймал себя на том, что через некоторое время стихотворений Бенедиктова не читал. Он вспоминал это как казус: как одна статья одного критика смогла полностью изменить его отношение к любимому поэту…»

Белинский обвинил Бенедиктова главным образом в нестройности и абсурдности его текстов, несоответствующих тенденциям литературного процесса того времени. Критик переводил стихи поэта в прозу и демонстрировал их прозаическую несостоятельность и даже комичность. «Но с другой стороны, — размышляет Оксана Сергеевна, — мы с вами прекрасно понимаем, что сегодня, с позиции ХХ века, в голову никому бы не пришло упрекнуть за корявость, негармоничность, неестественность высказывания, после того, как были футуристы и обэриуты…»

Виссарион Григорьевич работал во времена, когда поэтика особо не развивалась и не предоставляла критикам чёткого инструментария для анализа современной поэзии. И, как отмечает лектор, он выдумал эту субъективно-объективную поэзию, прообраз лирического субъекта и т.д.

Сегодня же мы располагаем множеством схем для грамотной интерпретации стихотворений (Лотмана, Гаспарова, Гиршмана** и др.), и изобретение абсолютного нового инструментария (по примеру Белинского) по меньшей мере бессмысленно. Потому что старые школы поэтической критики показывают, какие формы в поэзии уже были отработаны, как они переходили одна в другую, как возникали современные поэтические формы.

Пример того, к чему приводит незнание законов поэтики и историко-литературного контекста: до сих пор продолжается непродуктивная дискуссия сторонников верлибра и его противников. Лектор объясняет, что верлибр ни в коем случае не противопоставляется регулярному стиху. Верлибр — это неотъемлемая часть неосвоенного до сих пор разнообразия форм русской лирики.

Итак, и филологи, и критики имеют дело с произведениями литературы. Для обоих важно знать историко-литературный контекст и уметь анализировать. Так в чём же их деятельность различается?

«Филолог работает не с процессом, а с результатом. И филолог не оценивает произведение с эстетической точки зрения: вроде бы это уже кто-то оценил. Вопрос: кто? Кто сказал, что стихотворение удалось, что оно вообще достойно прочтения? Конечно же, это должен делать критик».

Выходит, что на плечи критика ложится огромная ответственность: купить произведению билет в историю литературы или поставить печать «брак».

Здесь встаёт следующий вопрос: как критиковать? Если с завершением эпохи классицизма завершилась и власть канонов, соответствие которым обеспечивало лестные отзывы интеллигенции, то как теперь, в филологической современности, проводить калибровку шкалы эстетической состоятельности?

Слушатель курса задаёт такой вопрос:

Мы говорим об эстетической ценности. Между тем ни у филологов, ни у критиков нет общего знаменателя. Помимо верности автора самому себе, каковы эстетические установки?

Ответ Оксаны Сергеевны:

«С тех пор, как с XIX века пропал единый эстетический канон, каждый, кто прикасается к любому виду искусства, должен сам отвечать на этот вопрос. Что такое эстетический объект, каждая философия литературы определяет по-своему. Можно сказать, критика — это проклятая работа, потому что она является как бы первым эшелоном, определяющим, что соответствует эстетике, а что является графоманией. <…> Каждый должен с собой по этому поводу договориться. Поэтому это вопрос вашей личной копилки эстетических концепций».  

Одно дело «копилка эстетических концепций», но чтобы применить накопленное на практике, аналитик должен уметь читать стихи. Не смейтесь! Читать стихи на самом деле непросто.

Лектор приводит общие основы научной интерпретации стихотворения.

Есть два способа читать стихотворение: внутритекстовый и контекстуальный. Первый предполагает сугубо филологический подход: анализ самого текста, разбор его элементов и выявление смысла, не выходящего за рамки данного произведения. «Но внутритекстовое прочтение не исключает ни в коем случае контекстуального», — обращает внимание Оксана Сергеевна. Имеется в виду деятельность критика: его задача состоит не столько в научном анализе, сколько в выставлении эстетических оценок (достойно или недостойно). Поэтому критик может выходить за рамки текста, чтобы раскрыть его ценность.

Тем не менее, контекстуальное прочтение, по мнению лектора, может обернуться негативными последствиями для текста: ему могут быть приписаны какие-то иные смыслы, не вяжущиеся с оригинальным замыслом, и на гребне волны фантазии интерпретатор может уплыть совершенно в другую сторону от истины. В то же время, внутритекстовый способ обладает потенциалом для раскрытия смысла на основе чётких доказательств — фрагментов самого текста.

Оксана Мирошниченко затрагивает тему школьной практики анализа стихотворений — к вопросу о том, кому нужен портал о поэзии: «Я спрашиваю школьников, как их учат разбирать стихи. А они отвечают: тема, идея, что хотел сказать автор, эпитеты, метафоры, определение размера — по-прежнему, как и меня учили в школе. Я видела олимпиадные работы школьников — это такой железобетонный проблемно-тематический подход, что внутреннего устройства стиха там и близко [нет]. А весь ужас в том, что и критик уходит в зону явлений стиха: ему проще говорить о рифме, о каких-то грамматических кульбитах. <…> Но главная цель здесь не просто увидеть взаимосвязь (это очень сложно), но взять для прочтения то, что имеет смыслообразующую функцию», — таково заключение лектора о правильности анализа. Проще говоря, не стоит пихать в текст с разбором стихотворения все случайные находки — нужно смотреть и изучать, как они композиционно выстроены, о чём говорит их взаимное расположение, какие звуки и виды текст заставляет воспринять. Текст должен говорить сам по себе, вне внешнего контекста.  

Лектор приводит пример из собственной практики, когда студентка, разбирая стихотворение Бориса Рыжего, доказывала, что это элегия на смерть. Хотя никаких прямых признаков не было. «И только потом она обратилась к биографическому контексту и узнала, что у поэта в тот момент был при смерти отец».

Следующий вопрос от слушателя:

Ролан Барт*** утверждал, что произведение стоит рассматривать обособленно, вне контекста личности автора и историко-литературного процесса. Может ли деятельность критика существовать без контекстов?

Ответ лектора получился довольно развёрнутым, так что позвольте привести его краткий пересказ. Итак, субъективист Ролан Барт выступал против биографического контекста в критике. «Смерть автора оплачена появлением читателя», — говорил он, то есть для понимания произведения автор не очень-то и важен. А важна работа с самим текстом: у каждого читателя рождается свой контекст, в который они вкладывают произведение. Стоит заметить, что западная и отечественная критики довольно разные: если для нас критика ближе к публицистике и не может жить без контекста, то та критика, которой занимался Барт, — это любой процесс грамотного вычитывания смысла произведения. Это несовпадение возвращает нас к уже рассмотренным принципам критической работы: с точки зрения понимания текста никто и ничто не расскажет о нём лучше, чем он сам. Поэтому критика без контекстов существовать может, но это требует огромного труда, знания законов поэтики и таланта. Иначе, если ничего не знающий критик заговорит о сущности стиха без всяких контекстов, он будет смешон.

Нужен ли критику этический кодекс?

Человеку нужен этический кодекс. Он не отличается от этического кодекса критика. На личности переходить нельзя, например. Нельзя быть лицеприятным, предвзятым. Деятельность критика основывается на этике общечеловеческой, как и любая другая.

Следующее занятие состоится 21 июля, проведёт её главный редактор Prosodia Владимир Козлов, а посвящена она будет написанию рецензии на книгу.

Роберт ФАРУКШИН

Примечания:

*Тимур Юрьевич Киби́ров — русский поэт-концептуалист, переводчик.

Владимир Аркадьевич Гандельсман — русский поэт и переводчик.

Сергей Маркович Гандлевский — русский поэт и прозаик, эссеист, переводчик.

** Юрий Михайлович Ло́тман — советский и российский литературовед, культуролог и семиотик.

Михаил Моисеевич Ги́ршман — советский и украинский литературовед, семиолог, автор работ, посвящённых исследованию литературного стиля.

Михаил Леонович Гаспа́ров — советский и российский литературовед и филолог-классик, историк античной литературы и русской поэзии, переводчик.

***Рола́н Барт — французский философ, литературовед, эстетик, представитель структурализма и постструктурализма, фотокритик, семиотик.