Дверь в альтернативное существование внутреннего «я»
Иногда я жалею, что не могу встать за камеру, и снять свое собственное кино о жизни. В том числе, например, экранизировать собственную пьесу – «Письма из ада». Это был бы чистый «неформат», «рассказ в рассказе», хроника театральной постановки, сделанной в нарочитом условном стиле обнаженных каркасов декораций и театральных метафор; постановки, вплавленной в натурные съемки африканской пустыни и задворок французской провинции времен разгара Первой Мировой. Погружение в маленький персональный ад немецкого интеллигента, брошенного в жерло войны.
Формально «Письма…» – это пьеса о двух студиозусах*, готовившихся к археологическим раскопкам в сердце Африканского континента, а оказавшихся на совсем иных полевых работах: рытье окопов, погребении убитых, погрузке снарядов и расшифровке карт артиллеристских расчетов. Что происходит с гуманистом в штыковой атаке, после применения хлора? Как перемалывает его душу мясорубка войны? Что остается, когда как будто ничему больше нет места, кроме человеческого фарша, размолотого вдрызг? Что держит здесь умирающего, после того, как все потеряно?
Однако у «Писем из ада» есть и второй план: метафизический, невидимый мир, представленный в лице трех Мойр – или Норн; действие построено на отсылках к античности, древнеегипетской и германо-скандинавсой мифологии. Два уровня повествования, обусловленные исканиями двух главных героев, сплетаются в тугой узел.
Вот об этом… это странное кино.
Тема Первой мировой, да еще глазами солдата вражеской армии, сегодня не актуальна (по крайней мере, в России – в Европе она исследуется вдоль и поперек). А тут еще аллюзии на античную мифологию… Заранее было очевидно, что такую пьесу не поставят: за бортом время брендов и клипов. Историческая достоверность, географические справки, дифференциация знаков отличия на форме…- для массового восприятия – избыточная роскошь, балласт. Этот пласт будет интересен только специалистам и энтузиастам, историкам, реконструкторам. Но именно эта часть работы, потребовавшая, например, составления каталога военной формы и оружия, придает ей то, что так ценил Чехов – точность факта, объемность, второй слой. Кстати, именно в этой хирургической точности сказалась чеховская основательность, «складка» диагноста, врача, выученика Склифосовского и Захарьина.
Если честно, в драматургии Софокла и Еврипида или в жизнеописании короля Людовика Святого, написанного сиром Жуанвилем, интересна не только литературная составляющая: завязка-развязка конфликта, композиция, развитие характера героя, - но именно эти бесценные крохи живых подробностей эпохи, навсегда канувшей в Лету. Невозможно писать абстрактно о событиях, имевших место в действительности. Отсюда тяга к историческим подробностям, к тонкостям экипировки, к деталям, которые подчас нельзя донести до зрителя театральными средствами. Вот для чего нужен объектив камеры, этот медленный наезд планов, дрожащий фокус кадра, точно расплывающегося в линзах полевого бинокля – с черной струйкой, ползущей по шее, за стойку кителя цвета feldgrau…* Звук взрыва за кадром – и припорошенный землей белый подворотничок медленно багровеет сквозь оседающую завесу дыма.
Однажды Гюстав Флобер произнес со всей убежденностью: «Госпожа Бовари – это я». Феномен отождествления автора с душой собственного персонажа известен любому пишущему. Всей своей шкурой он знает, что такое животный ужас при вое фугасов, как немеют ноги, если неправильно накрутить обмотки* на икроножную мышцу, с каким звуком срабатывает поворотный затвор нагретого карабина… Курьез или нет, – в процессе работы над каталогом оружия для пьесы «Письма из ада» ко мне обратились за советом из реставрационного отдела по поводу найденного приклада и затвора старой винтовки, и высказанное мною осторожное предположение подтвердилось: экспонат, действительно, оказался немецкой винтовкой братьев Маузеров образца 1898 года - Mauser Gewehr 98 – в просторечии Гевер. Одно событие, словно магнит, тянет за собой череду других, жизнь медленно сдвигается с мертвой точки.
Видимо, так, хоть и опосредованно, парадоксально, реализуются какие-то непрожитые и невоплощенные программы, чем бы они ни были: заниматься археологическими раскопками, быть причастным к освобождению Иерусалима, срастись со штурвалом самолета в мертвой петле, или как бог играть на скрипке. Может быть, в этом прорыве – одно из базовых назначений творчества. Поэтому мы с таким самозабвением отдаемся чтению, подсаживаемся на фантастику, кино. Есть в этом проживание какой-то нереализованной жизни, насыщение некоего вакуума, дверь в альтернативное существование нашего внутреннего «я».
* studiosus (лат) -студент
* feldgrau (нем.) -«полевой серый» – цвет обмундирования немецких солдат времен Первой мировой войны.
*обмотки - плотные холщовые «бинты» длиной от 2,5 м и шириной 10 см со шнурком или крючком на конце для фиксации. Использовались с 19 века в британской, бельгийской, немецкой, румынской, японской, русской армиях, в войсках Северной Африки, и т.д.
Анна Акчурина